Один из интереснейших композиторов-электронщиков рубежа веков разговаривает с английским журналом «Fact» о работе в биг-бэнде, с которым он записал свой последний альбом «There's Me And There's You», о личном творческом кредо и о музыке вообще.

Похоже, ты решил остановиться на биг-бэнде и, во всяком случае в последнее время, выражаешь свои музыкальные идеи посредством его. Почему?

Биг-бэнд отображает для меня идею жизни как таковой: каждый занят своим делом, и при этом все работают в одном направлении, на одну задачу.

Мы стали кем-то вроде мини-диктаторов в электронной музыке, где всё движется туда, куда укажет индивидуум, и где индивидуум же всем и управляет: записью, выступлением, выходом пластинки — абсолютно всем. При том без особого риска. И ещё, как мне кажется, что делает электронную музыку с одной стороны удивительной, с другой превращает её в очень замкнутую форму, снисходительно относящуюся к другим. Она прекрасно чувствует себя обособленной, ей не надо, что называется, светиться и недвусмысленно заигрывать со всем этим бредом, который творится в музыкальном мире.

Это совершенно другое умение, или же совершенно другой опыт, - пытаться донести свои идеи до семнадцати-восемнадцати людей, которым заплатили ровно за 12 часов работы в студии, а на следующий день они будут заняты чем-то ещё. В этом отношении, мой биг-бэнд — не столько мой - хотя они, конечно, очень-очень отзывчивые и хорошие люди, но во всём этом есть определённая доля риска: мне нужно не растерять свою музыкальную индивидуальность и суметь передать то, что я хочу сказать другим людям. И мне это нравится — потому что в жизни, знаете, я могу насобирать овощей, которые я выращиваю в теплице в огороде, но не могу изготавливать хлопок и делать одежду, мне нужно, чтобы кто-нибудь обеспечивал меня одеждой, потом, не знаю, чтобы кто-нибудь стелил асфальт перед моим гаражом и сконструировал мне машину, чтобы я мог на ней ездить. Нам всем нужен кто-то ещё. В электронной музыке, во всяком случае в современной студийной среде, всё очень замкнуто; мне нравится работать с проверенными профессионалами, это занижает уровень тщеславия.

Музыканты из твоего биг-бэнда участвуют в создании концепции твоих релизов? Им всегда известно, чего ты хочешь добиться в идейном плане?

По правде говоря, они не принимали такого участия в работе над первой пластинкой, но теперь, думаю, им уже очень хорошо известно, как я отношусь к разным элементам и какого рода историями собираюсь поделиться. На одном из треков проскальзывает что-то довольно резкое по отношению к Папе Римскому, — а вы же знаете, что для ортодоксального католика Папа — второй после Бога... Так что я сказал людям, вы сами можете выбрать, участвовать в этом или нет. Думаю, сейчас все готовы продвинуться куда-то дальше, поскольку музыка в последнее время чувствует себя очень надёжно и рада оставаться в рамках определённых утвердившихся жанров, что очень странно. Мне не очень понятны эти условности, как слушатель я не чувствую предела. Знаете, недавно мне дали два DVD: один было про Курта Кобейна, другой про Дюка Эллингтона — и по-моему, оба были интересные. Не знаю, почему нужны эти рамки, по отношению к моей музыке в том числе.

Думаю, я сознательно обману слушателя, если напишу произведение, которое, скажем, про-палестинское, и не расскажу людям об этом. Когда ты ввязываешься обсуждать такие понятия — жизнь, смерть плюс религия — всё начинает обретать другой статус. Всё становится немного более важным в какой-то степени, и даже если музыка получается полным шлаком, один только факт того, что ты приковываешь внимание людей, меняет ситуацию, правда.

Ты склонен держать некоторые идеи или стратегии в тайне, верно?

Я всегда оставляю кое-что личным, точно. Это вроде головоломки, и я пытаюсь дать людям ключи, чтобы раскрыть какие-то ходы в этой головоломке, но всегда остаётся что-то, что нельзя открыть. Когда я выпустил свой последний альбом «Scale», я не объяснял, где и как я всё это записывал — это был хитрый ход, чтобы выяснить, важно это людям или нет. И могу сказать, что, в общем-то, не очень (смеётся). Так что я подумал: окей, буду и дальше объяснять лишь частично какие-то вещи.

По-моему, в деятельности твоего биг-бэнда важную роль играет театральный элемент. Ты не из тех, кто старается избегать всей этой визуальной мишуры.

Думаю, биг-бэнд по природе своей немного театрален. У тебя семнадцать, восемнадцать, девятнадцать людей на сцене, которые дуют в инструменты и колошматят по ним. Это же очень театрально. Думаю, это фантастическое зрелище, когда на сцене семнадцать людей, которые могут читать музыку, и ты можешь заставить играть их всё что угодно. Когда мы играем шоу, можно просить их в какой-то момент начать разрывать газеты или лопать презервативы — для ритмических целей, для создание синхронной игры — не просто из иронических побуждений. Мне кажется, для меня жизнь — она о контрастах, о рисках, экстриме, она может быть и опасно близка к смерти, и невыносимо скучной. Да, вообще-то я сейчас несу полную фигню.

А театрализация важна на живом выступлении. Когда ты стоишь на сцене, тебе приходится сталкиваться со всеми условностями и ожиданиями, и я думаю, важно признать их существование: или ты игнорируешь их, или считаешься с ними. Ещё одна вещь в электронной музыке, которая разочаровывает: она стремится разрушить предубеждения рок-музыки или чего-то ещё, но это оказывается очень трудным, когда ты работаешь с электроникой на сцене: ты выходишь на сцену, и люди ждут от тебя чего-то определённого, они смотрят на тебя, и это ужасно дезорганизовывает. Нет ничего такого в том, что ты играешь с компьютера на сцене и работаешь с аппаратурой, но люди пока не привыкли видеть это на концертах.

Мне просто кажется, что во многих отношениях в жизни нам позволено быть ленивыми, просто покупать вещи, воспринимать мир одномерно и однобоко. Ты покупаешь или «Кока-Колу» или «Пепси», пьёшь кофе или в «Starbucks» или «Costa», голосуешь или за либералов или за консерваторов. Для воображения остаётся слишком мало, и как мне кажется, музыка играет важнейшую роль в восстановлении значимости вашего воображения.

Недавно ты играл с одним из основателей группы Cabaret Voltaire, Крисом Ватсоном, в Ливерпуле. Можешь рассказать нам об этом?

Крис — очень уважаемый музыкант, в том числе в среде саундскейпинга и записи живой природы; он работал над записями в районе Crosby Beach в Ливерпуле, там где стоят скульптуры Энтони Гормли (чугунные фигуры в человеческий рост — прим. переводчика), закапывал микрофоны в песок и закреплял устройства на деревянных пилонах, вроде того. Потом он создал библиотеку звуков из этих мест, которая впоследствии легла в основу музыки. Это довольно необычный вид развлечений, я не уверен, много ли из этого в итоге вышло, потому что как только ты выпускаешь музыку из студии в живой мир, перспектива меняется. Люди начинают переживать чувства немного более широко, чем просто через слух. На восприятие музыки влияет очень многое. Молния может сильно потрясти, как и любые другие визуальные эффекты; может оказать влияние факт, что тебе придётся постоять в очереди за пивом, что Ливерпуль обыграл Манчестер-Юнайтед со счётом 2-1 — всё это так или иначе воздействует на нас. Но для меня лично это огромное преимущество быть вовлечённым в подобного рода проекты. Определённо мне нравится, что ещё до того, как я начну играть свою музыку, люди знают её источник, так что если возвращаться к этой идее театральности, то это похоже на экскурсию за кулисы до начала спектакля. Вроде как раскрыть секрет фокуса до того, как вы его показали. И это очень здорово, потому что редко людям удаётся услышать первозданный материал — материал до того, как он станет музыкой.

В последнее время ты много работал с молодыми музыкантами — Micachu и The Invisible.

Да, в 2005 я решил перестать так много гастролировать, и, откровенно говоря, три года я вообще почти никуда не летал, а для меня это достижение, учитывая, что в своё время у меня были концерты каждую неделю по всему миру. Так что у меня появилось больше времени для работы в студии, работы с другими музыкантами. В этом отношении год выдался совершенно невероятный: я записал джазовую пластинку с Финном Петерсом, принимал участие в работе над рок-альбомом The Invisibles, а потом ещё была Micachu, а это поп-музыка. Теперь я работаю с Эской, она участвовала в моём биг-бэнде как вокалистка, теперь готовит сольный альбом.

Это большое упущение для музыкальной индустрии, и в потребительской среде вообще, что всё представлено в виде продуктов. Вы знаете, последний альбом Мадонны — такой ограниченный и однобокий получился: да, вы слушаете его, но на этом всё, отношения кончаются, никакой перспективы. Это продукт. А музыка для меня — это процесс. Если бы у меня была возможность переписать альбом с биг-бэндом прямо сейчас, думаю, всё бы вышло совсем по-другому. Это всего лишь прогресс в работе: продукт готов, но творческий процесс не кончается с записью и выпуском диска. Когда ты работаешь с другими людьми, ты действительно бесконечно учишься, так что для меня это огромный разносторонний опыт — я имею в виду, техническая сторона записи с рок-группой сильно отличается от работы с биг-бэндом. Это новая миссия — как ты сведёшь это всё, что ты хочешь этим достичь. Как музыкант ты просто пытаешься передать ту аутентичную атмосферу, которая присутствует на черновых записях или оригинальном материале. Так что если у тебя есть команда, а у них есть хорошая песня, и ты стремишься быть как можно более искренним и правдивым с ней, чтобы не заблевать всю её своими личными музыкальными предубеждениями, то пожалуйста, это и есть школа продюсирования.

И это своего рода достижение?

Это новый навык для каждого музыканта. У каждого музыканта разный набор задач. Конечно, в рамках одной группы присутствует такая зачаточная демократия, где мнение каждого очень значимо (с ними нужно считаться, даже если они друг другу противоречат), в то время как с Micachu другая история: есть только она и я в студии, и мы становимся автономной парой.

Я всегда говорю, что запись альбома — это как построить дом: ты должен его сконструировать и продумать всю декорацию, важна и техническая часть вопроса, как положить черепицу на крышу и связку между кирпичом и так далее. Всякий раз, когда ты это делаешь, возникает разная структура и разные идеи: из одного дома может получится храм, а из другого — сарай.

Текст: Киран Сандэ, Fact Magazine

 По материалам сайта: http://www.mixmag.info/